Журнал «Вопросы литературы» №2, 1988
1
«Нужно, чтобы о тебе писали критики», — наставляет мужа — начинающего литератора его более практичная жена. «Так она меня поощряла», — иронически комментирует суть жениных поучений герой-повествователь романа «Портрет и вокруг» (1978), второго по счету и последнего на сегодняшний день романа Владимира Маканина, автора многих повестей и рассказов.
Сам сегодняшний Маканин в «поощрениях», похоже, ничуть не нуждается. Как не нуждается и в подсказках критиков для того, чтобы уяснить смысл собственных творческих поисков. «…Он не только интуитивно находит свои художественные подходы, свои принципы изображения… а и осмысливает их как внутренне целостную систему…»1 — справедливо отмечает один из первых исследователей творчества Маканина А. Бочаров. Нужно, однако, то или не нужно писателю, но число статей о нем стремительно растет2, свидетельствуя о том, что его творчество действует на критиков (мы не составляем исключения) как дразнящая воображение загадка: очень хочется найти в прозе Маканина сквозную логику, единый смысл («Засунуть его в некий ящичек с известным названием, с ярлычком», — не удержался бы от язвительного замечания сам писатель)
В свою очередь повышенный интерес критиков к маканинской прозе действует как раздражающий фактор и на иных из его сотоварищей по так называемому «поколению сорокалетних». Вот, например, В. Гусев не преминул отметить: «В последние годы группа критиков, мне кажется, нарочито нагнетает бури и страсти вокруг этого ясного писателя, хотя он по складу обратен страстям и бурям. Он писатель, по сути, «тихий», притчевость его четкая и прозрачная, стилистика не музыкальна, не красочна, а графична. Может, гуашь. Коронное у Маканина — малая и средняя форма в прозе, на громкий и напряженный роман у него, по-моему, не хватит глубины дыхания. Тем он, видимо, и устраивает критиков, что всегда композиционно изящен, формален, четок, ясен, типы его очевидны и что он никогда, так сказать, не прольет воды — не выкинет «номер». «Но без риска, без «глупости», — продолжает В. Гусев, — нет литературы. Маканин наименее рискован, быть может, наиболее профессионален и тем нравится критикам»3.
1 А. Бочаров, Чем жива литература?.. Современность и литературный процесс, М., 1986, с. 211
2 Ограничимся ссылкой на наиболее значительные из них, появившиеся в последние годы: Н. Иванова, Очень предварительные итоги: Владимир Маканин («Литературная учеба», 1981, N 1); П. Киле, О «парадоксальных» героях и тайне иронии («Нева», 1984, N 11); Марк Липовецкий, Против течения Авторская позиция в прозе Владимира Маканина («Урал», 1985, N 12); В. Бондаренко, Время надежд («Звезда», 1986, N 8); И. Роднянская, Незнакомые знакомцы («Новый мир», 1986, N 8); Л. Аннинский, Структура лабиринта. Владимир Маканин и литература «серединного» человека («Знамя», 1986, N 12),
3 Владимир Гусев — Александр Мулярчик, Слушать друг друга. Советская и американская литературы: пересечения и различия. — «Литературная газета», 11 марта 1987 года.
Уникальное по откровенности («…Буду до конца откровенен», — предупреждает В. Гусев), граничащее с самообнажением рассуждение, в котором все, как говорится, расставлено по своим местам: и «группа критиков» (ее, видимо, составляют Л. Аннинский и Н. Иванова, А. Бочаров и А. Казинцев, И. Роднянская и В. Бондаренко, И. Дедков и А. Латынина, С. Чупринин и В. Камянов, А. Михайлов и М. Липовецкий, И. Соловьева и сам же В. Гусев, писавшие о Маканине), и нехватка дыхания для романа, то есть, как выясняется из дальнейшего, для постижения мира во всей его сложности, и отсутствие музыкальности…4 Это рассуждение можно было бы оставить без внимания, если бы не было в нем одного очень важного слова: «ясен», Действительно, таково первое впечатление, возникающее при чтении Маканина. Но ясен-то он на особый лад, «неслыханно» прост, так что когда начинается осмысление того «ясного» и «простого», о чем Маканин пишет, то происходит полнейшая поляризация критических суждений. По остроумному замечанию Л. Аннинского, Маканина «давно уже можно произвести в завсегдатаи журнальных рубрик «Два мнения» и «С разных точек зрения»5.
Не составляют исключения и недавно опубликованные повести «Утрата» («Новый мир», 1987, N 2) и «Один и одна» («Октябрь», 1987, N 2), появление которых сразу же вызвало полемику на страницах «Литературной газеты». Ее участники — Руслан Киреев и Наталья Иванова, отважившаяся в свое время подвести «очень предварительные итоги» творчества Маканина, — совпадая в некоторых наблюдениях, принципиально расходятся в конечных выводах и оценках: прямо-таки «голубое» и «красное». Несколько избыточно патетичная статья Р. Киреева нацелена на постижение «особого состояния души» автора (ибо Маканин для него интересен прежде всего как творец «авторской прозы»), обретшего в цепи утрат «редкой интенсивности духовное зрение»6. Н. Иванова, напротив, предъявляет Маканину счет в «недочувствии», а свою главную задачу усматривает в том, чтобы со всей пылкостью защитить поколение «шестидесятников» от автора повести «Один и одна», отгородившегося от своих героев «стеклянной стеной», бесстрастно каталогизирующего их, накалывающего на иголку, «как букашек». «Чужие заботы и тревоги», переплавленные «в его собственную боль» (по определению Р. Киреева), и — «высокомерное отчуждение» (с точки зрения Н. Ивановой): такая вот «ясность».
4 В этой связи небезынтересно сослаться на суждение некоторых других критиков. Например, В. Бондаренко: «Где сходилось небо е холмами»- не просто повесть о композиторе, она словно написана композитором» («Звезда», 1986, N 8, с. 187). Или М. Липовецкого: «…центральная художественная идея… обеспечена музыкальностью каждой фразы, образов, всей композицией повести. Ведь, например, не случайно рассказ о страданиях и поисках Башилова строго организован В. Маканиным по принципу сонатной формы» («Урал», 1985, N 12, с. 157). Воистину -»немузыкален»!
5 «Знамя», 1986, N 12, с. 219.
6 «Литературная газета», 1 апреля 1987 года
Рассуждения Н. Ивановой о Маканине-»энтомологе» явно продолжают линию прочтения его прозы, в русле которой относительно недавно выступил Е. Сергеев: «Такое заинтересованно-безразличное, такое наплевательски-внимательное отношение к героям вряд ли у кого найдешь… Тут какая-то иная этика. Может быть, этика экспериментатора… Он словно говорит читателю: «Это не про тебя и даже не про твоего знакомого. Это про них»7. В свою очередь уже и названием статьи — «Незнакомые знакомцы» — И. Роднянская оспаривает правомерность подобного прочтения Маканина, определяет его писательскую установку с совершенно обратным знаком: «…про ее (прозы Маканина. — С. П., В. П.) грешное «население» рассказывается таким образом, чтобы никто не мог подумать, что его знакомят с существами, принципиально отличными от него самого». Писатель, по наблюдению И. Роднянской, отсылает «нас к собственному опыту, вместо того чтобы препарировать чужой… Так наталкиваемся мы на своеобразный маканинский морализм — не противостоящий своему объекту, а себя с ним объединяющий, рассчитанный на такое же «покаянное» движение читателя и наперед знающий, что оно родится далеко не у всех»8.
Спорят относительно общих принципов прозы Маканина, не обретают согласия даже в оценке отдельных образов. Например, для И. Роднянской «антилидер» Толя Куренков — идеальный положительный герой. Л. Аннинский видит в нем самый емкий из «символов отрицательной активности», «яростное, до абсурда дошедшее исповедание усередненности…»9.
7 «Знамя», 1986, N 8, с. 217 — 218.
8 «Новый мир», 1986, N 8, с. 240, 241.
9 «Знамя», 1986, N 12, с. 223, 224.
Да, пожалуй, нет ни одного произведения Маканина, которое не порождало бы у критиков не то чтобы разные, а именно диаметрально противоположные толкования. Так что Маканин, моделирующий, подобно своему постоянному персонажу Ключареву, текущую жизнь из двух цветов, из столкновения противоположностей, из игры парадоксами (и это на фоне неустанного стремления к ясности!), вполне, можно сказать, преуспел в навязывании критикам своего принципа. Впрочем, мы не собираемся заниматься сведением и разведением всех критических точек зрения. Это тема отдельного исследования, а краткий обзор литературы о Маканине уже проделан в статье И. Роднянской. Попробуем лишь перечислить некоторые из принципиальных выводов и наблюдений наших предшественников.
Во-первых, можно принять за аксиому, что в творчестве Маканина выделяются по крайней мере два этапа, выделяются столь отчетливо, что хочется говорить даже о двух Маканиных: о Маканине — до и о Маканине — после 1979 года. Есть Маканин — автор «Прямой линии», «Безотцовщины», «Солдата и солдатки», «Повести о Старом Поселке», «На первом дыхании», других повестей и рассказов, еще очень связанных с традициями «исповедальной» прозы 60-х годов, с ее неискоренимым романтизмом, высокими порывами (хотя уже в «Повести о Старом Поселке» они становятся предметом авторской иронии), и есть Маканин — «принципиальный «антиромантик» (Н. Иванова), Маканин- автор «Отдушины», «Человека свиты», «Антилидера», «Гражданина убегающего»… Впрочем, в творчестве «раннего» Маканина следовало бы особняком поставить «Прямую линию», а границу между двумя этапами сделать более подвижной, размытой. Вероятно, можно и нужно было бы говорить и о некоем «промежуточном» периоде его творчества, приходящемся на 1975 — 1978 годы, от «Голубого и красного» до «Портрета и вокруг» — довольно еще рыхлого романа, как бы заново переписанного в повесть «Один и одна».
Во-вторых, следует безусловно согласиться с теми критиками, которые наряду с антиромантизмом Маканина акцентируют как характернейшую особенность его поэтики — антипсихологизм. «Коронная область писателя — не психология, а социальная антропология, «социальное человековедение»10, — пишет И. Роднянская; «Владимир Маканин — создатель галереи типов нашего времени«, - формулирует главную мысль своей статьи В. Бондаренко, подчеркивая при этом, что «маканинские типы приближаются к знакам»11; «Психологической пластики нет — есть два-три штриха, — развивает это наблюдение Л. Аннинский. — Смысл не просто в существе типа, смысл прежде всего в его ожидаемости, в его предсказанности, в его убийственной вычисленности наперед»12.
10 «Новый мир», 1986, N 8, с. 235.
11 «Звезда», 1986, N 8, с. 186.
12 «Знамя», 1986, N 12, с. 219.
Вместе с тем следует признать и правоту тех, кто, как А. Михайлов, видит пафос творчества Маканина в отрицании всяческих стереотипов, всего безындивидуального, так как именно безындивидуальность утверждает «стереотип в жизни»13, кто, как В. Бондаренко, считает, что движение творчества Маканина определяется подключением «живых голосов к литературе стереотипов»14.
Наконец, нельзя пройти мимо сделанного Л. Аннинским анализа социокультурной среды, порождающей маканинского «срединного» человека — безындивидуального, стереотипизированного горожанина, недавнего выходца из поселка: «Человек барака так или иначе проступает у Маканина, в какой бы социальной роли он ни оказался: усредненный, беспочвенный человек, живущий как бы в невесомости»15.
Очевидно, что очень много существенного о Маканине уже сказано. Как очевидно и то, что многие аспекты его творчества остаются непроясненными: все еще не уточнены пространственно-временные координаты прозы писателя; не вполне выявлены своеобразие его видения мира и философско-мировоззренческие основы эстетики; нуждается в более адекватной интерпретации маканинская концепция личности, хотя именно на этом сосредоточены в последнее время усилия критиков; ждут своего исследования также многие другие аспекты его поэтики, что становится особенно актуальным в связи с выходом повести «Один и одна», ставящей, как нам кажется, под сомнение иные критические «аксиомы» о Маканине.
13 «Литературная Россия», 28 марта 1986 года.
14«Звезда», 1986, N 8, с. 191.
15 «Знамя», 1986, N 12, с. 222.
Скачать статью (233,0 KiB, 1 041 hits)